— Почему ты не спрашиваешь о подтверждении кредитоспособности Даффи? — наконец произнесла Виктория. — Так вот, все прошло по плану… двести тысяч.
— Управляющий казино нам сказал, — ответил он и снова замолк.
— Ты не хотел, чтобы Дакота участвовала в игре как приманка для Томми? — спросила она.
— Дело не в Дакоте, а в моей глупости. То, что она промышляет своим телом, новостью для меня не было. Просто я тогда жутко страдал от одиночества и совершил ошибку. Но все это уже в прошлом.
Она не знала, что еще сказать. Он был так не похож на того Бино Бейтса, каким был два дня назад. Который пролил ей на платье сок в ресторане, продал жемчужину, которому она помогала обустраивать «лосиный выпас». Этот Бино Бейтс сейчас был печальный и какой-то очень ранимый. Неожиданно Виктория почувствовала к нему искреннюю симпатию.
— Ты боишься Томми?
Он долго молчал, сидя совершенно неподвижно, затем едва слышно заговорил:
— Не знаю почему, но в ту ночь, когда Джо избил меня клюшкой, что-то случилось. Я потерял душевное равновесие. Вот хожу и думаю, что я такой же, как прежде, но это не так. Вначале мне казалось, что я боюсь Джо и Томми, но теперь понял — не в этом дело. Не физическое насилие меня страшит… а то, что я не смогу отомстить за Кэрол.
Он ни разу не посмотрел на нее. На его правильный профиль лился слабый свет луны и огней отеля.
— Разве Кэрол не захотела бы этого? — сказала Виктория.
— Кэрол? Медсестра? Конечно, нет. Она бы сказала: «Иди домой, Бино, и ни в коем случае не лезь к ним. Они того не стоят». — Он замолк на несколько минут, затем продолжил: — Всю жизнь я был один. Даже живя с родителями, я был одинок, потому что мы никогда не делились друг с другом переживаниями. Для мошенников это совершенно излишне. Главное — как следует выучить роль и суметь перевоплотиться. Собственных чувств у тебя вообще не должно быть, потому что это признак слабости, которая свойственна только глупцам и простофилям, короче, лохам. Так вот, теперь я чувствую слабость, где-то в глубине души. И это очень плохо. У цыган есть примета: «Если ты не веришь в свою игру, лох в нее тоже не поверит». А прежде я верил, всегда. Выдавал себя за стольких разных людей, что теперь даже не знаю, кто я на самом деле. Разменивал себя, врал направо и налево. И Кэрол была единственная, с кем я мог говорить об этом. Она все понимала, потому что была воспитана родителями на тех же ценностях, что и я, но смогла их отвергнуть. Мы обсуждали это еще в ранней юности. Позднее, когда я сидел в тюрьме, она говорила мне: «От украденного нет никакого проку, учти это. Потому что истинную ценность составляет только то, что добыто нравственным путем». Я вроде как могу гордиться, что в свое время провернул такие крупные аферы… но все, что от них осталось, — это пшик. Понимаешь, у меня нет ничего, что можно было бы передать своим детям. Впрочем, детей у меня тоже нет, так что и передавать некому. Значит, она была права. И вот теперь то единственное, что у меня осталось, чувство мести — не лучшее из человеческих устремлений, — покидает меня. Потому я и сомневаюсь, смогу ли со всем этим управиться. И не перестаю говорить себе: «Черт возьми, что я делаю? Разве этим ей поможешь? Возможно, я снова продаю очередной кусочек самого себя, обесценивая то, что еще осталось?» Вот что меня пугает, Виктория.
Он замолк, и она тоже молчала, не зная, что сказать. Они были такими разными и одновременно очень похожими.
— Кэрол солгала мне, чтобы спасти твою жизнь…
Он повернулся и посмотрел на нее. Виктория продолжала:
— Это была попытка упечь Джо Рина в тюрьму, потому что свидетельницей избиения она не была. Кэрол любила тебя, Бино… так сильно, что рисковала жизнью и в конце концов отдала ее, чтобы спасти тебя. В том, что она меня обманула, нет ничего страшного, потому что… потому что… Знаешь, что я думаю?..
— Скажи.
— Нас сюда привела Кэрол. Свела вместе и чего-то ожидает. Может быть, не мести за свою гибель… может быть, совсем не этого. Возможно, она пытается научить нас чему-то. Не знаю… но она наблюдает за происходящим, это точно. — Виктория минуту помолчала. — Больше пяти лет я занималась подонками вроде Джо и Томми Рина. Для них люди представляют собой ценность только как материал, который можно использовать в преступных целях. Подкуп, шантаж, насилие — вот их оружие. Они могут убить нас, это верно, но на войне как на войне. А мы объявили им войну, и наше оружие много мощнее. Мы сильны, Бино, потому что за нами правда. Разве это не замечательно — перекрыть кислород двум отъявленным негодяям, убийцам, которым вообще нет места на земле? Кэрол хотела тебя защитить и погибла, теперь твоя очередь в память о ней защитить сотни, а может быть, тысячи невинных жертв. Вывести из игры этих мерзавцев, надолго, желательно навсегда. Ты говорил, что у тебя ничего не осталось, Бино. Это не так. Акция возмездия против двух братьев-преступников — это капитал. Правда, его нельзя истратить или кому-то передать, но все равно он представляет ценность. Ценность особого рода, которую имела в виду Кэрол, когда говорила с тобой тогда в тюрьме. Потому что, несмотря на обман и все прочее, то, что мы делаем, по большому счету все равно нравственно. И это останется с тобой навсегда, Бино.
Он помолчал, потянулся, взял ее руку и подержал несколько секунд. Затем встал и вышел. Это была далеко не самая лучшая из речей, которые Виктория когда-либо произнесла в суде, но она надеялась, что ее слова Бино тронули.
Томми принял душ и переоделся в шелковую рубашку, которую его брат Джо привез ему из Китая. Он говорил, что рубашка стоит кучу денег, потому что шелк какой-то особый, произведенный специально выведенными шелковичными червями. Затем нужно было избавиться от Каллиопы, что оказалось нетрудно. Он сказал, что у него дела в офисе казино, сунул ей очередную тысячу и оставил у стола рулетки с пригоршней сотенных фишек. Пусть решает, на что поставить — красное или черное… развлечение обеспечено по крайней мере на несколько часов.